Раздел: Эпоха Амораим

Рав Аши возглавлял талмудическую академию в Суре. Он считается главным доставителем Вавилонского Талмуда. Талмуд не был окончательно завершен при жизни рава Аши. На его страницах имя рава Аши упоминается в ряду трех выдающихся мужей в истории Израиля, соединявших в себе мудрость Торы с человеческим величием и высоким социальным положением. Каждому из них в свое время принадлежала верховная власть над еврейским народом: От дней Моше-рабейну до рабби Иеѓуды ѓа-Наси не найдем Торы и величия в одном месте, и от дней рабби Иеѓуды ѓа-Наси до рава Аши не найдем Торы и величия в одном месте (Титан, 59А)*. Как правило, на протяжении еврейской истории бразды политического правления и ключи от Торы пребывали в разных руках. Подобное разделение не обязательно являлось следствием политического умысла. Порой оно проистекало просто из естественной человеческой ограниченности - не каждый мудрец был способен встать у кормила правления, и немногие из власть имущих постигали мудрость Торы. Тем не менее, из поколения в поколение сохранялось стремление соединить духовное и политическое руководство в одних руках. Идеалом оставался мудрец, обладающий государственным мышлением, и государственный муж, наделенный мудростью Торы. Однако идеал, к сожалению, редко удавалось воплотить в жизнь. Поэтому рядом с политическим руководством, а порой и в оппозиции к нему, стояли духовные вожди народа, зачастую лишенные какого бы то ни было политического и общественного влияния.
Кажется странным, почему об исключительной личности рава Аши нам известно так мало. Ведь в событиях своей эпохи он играл ключевую роль. Мы не знаем, из какой семьи он происходил и, по сути, можем только гадать, как звали его отца. Можно лишь предположить, что богатство, которое помогло раву Аши утвердиться в качестве политического лидера, он приобрел по наследству. Более того, неясно даже у кого учился рав Аши! Правда, мы встречаем его реплики в спорах с мудрецами предшествующего поколения. Но и здесь высказывания рава Аши принадлежат не ученику - они обличают зрелого мудреца. Это ощущение сохраняется и в тех случаях, когда согласно всем подсчетам рав Аши должен был быть еще совсем юным. Уже тогда он выступает с самостоятельными суждениями, что дозволялось только самым старшим ученикам.
Вопреки таинственности, окутывающей образ рава Аши, не вызывает сомнений, что уже в молодости - быть может, не достигнув двадцати лет, - он прослыл великим мудрецом. Слава пришла к нему рано. Сомнительно, чтобы пост главы академии рав Аши занял в зрелые годы. По всей вероятности, он удостоился его лет в двадцать с небольшим. Этот факт выглядит еще более поразительным, если мы вспомним, что в ту эпоху должность главы талмудической академии в Суре или Пумбедите считалась самой почетной в еврейском мире, причем не только в глазах вавилонского еврейства, но и всего народа. И вот, столь высокий пост занял совсем молодой человек, почти юноша! Позже, в эпоху гаонов, упоминание имени нового главы академии сопровождалось титулом великий царь. Из этого видно, как высоко на еврейском небосклоне взошла звезда рава Аши, несмотря на его юность. В годы его пребывания на посту главы Сурской академии йешива Пумбедиты лежала в руинах, и ее деятельность временно прекратилась. Еврейское население Эрец Исраэль стенало под гнетом Византии, пытавшейся жестокими мерами побудить евреев к переходу в христианство. Бесконечные гонения ослабили еврейство Эрец Исраэль, и страна потеряла прежнее значение духовного центра, которое перешло к Вавилонской диаспоре. Таким образом глава Сурской академии был уже не первым среди равных в Вавилонии: в тот момент ни там, ни в других странах не осталось очага Торы, способного соперничать с академией в Суре. И глава этой академии считался в еврейском мире самым уважаемым руководителем.
Престиж рава Аши среди мудрецов также был необычайно высок. Например, такой выдающийся законоучитель, как Равина Первый, один из старейших и самых прославленных законоучителей своего поколения (он был старше рава Аши), видит себя не коллегой, а скорее учеником главы академии (Сказал ему (Равине) рав Аши. Почему господин стоит передо мной? Ответил ему Я ведь ученик, из старших учеников господина. (Эрувин, 63А))*. В политике, как и в Торе, авторитет рава Аши был непререкаем. Величайший из законоучителей своего поколения, признанный вождь всего еврейства, рав Аши превосходил влиянием Главу Изгнания, и тот признал его первенство, хотя мудрец не принадлежал к дому Рош ѓа-Гола и не состоял с ним в какой бы то ни было родственной связи.
Рав Аши, о частной жизни которого мы знаем так мало, воздвиг себе памятник, с которым не может сравниться самое великолепное надгробье. Этот памятник запечатлел духовный облик своего творца. Речь идет, конечно, о Вавилонском Талмуде. Духовный облик рава Аши рисуют не только его высказывания, приведенные в Талмуде. Черты его проступают также сквозь талмудические дискуссии и высказывания других мудрецов, в которых имя рава Аши вовсе не упоминается. Вавилонский Талмуд можно в определенном смысле назвать духовным отражением личности рава Аши - отражением образа его мысли и творческих методов. Отпечаток, наложенный им на Вавилонский Талмуд, не нуждается в провозглашении его имени. Ведь все, о чем говорится в Талмуде, прошло через руки рава Аши и носит следы его труда.
Того немногого, что нам известно о составлении и редактировании Талмуда, недостаточно, чтобы ответить на многие вопросы. Был ли этот труд связан с записью Талмуда, или сначала производился устно? Составление такого гигантского свода без записи представляется вполне возможным, ведь способ изучения Торы в ту эпоху предполагал заучивание наизусть. В таком случае Талмуд - не что иное, как неписаный учебник, по которому в академии рава Аши изучали Устную Тору. Его можно рассматривать как фотографию, на которой запечатлена жизнь талмудической академии в Суре того времени, включая события текущего периода, изучавшиеся темы, подходы к ним и методы учения.
Согласно традиции, сохраненной гаонами (ее можно считать вполне достоверной, поскольку она опирается на записи и тексты самих академий), рав Аши бессменно руководил йешивой в Суре около шестидесяти лет. На протяжении всех шести десятилетий рав Аши, как и другие главы академий, в течение каждого месяца ярхей калла разбирал какой-нибудь мишнаитский трактат с накопившимися за много поколений преданиями и толкованиями. Однако, в отличие от других, рав Аши систематизировал изложение материала. Кроме того, он установил, что на протяжение полугодия в академии изучается один из шестидесяти трактатов Мишны. Таким образом, полный цикл изучения Талмуда занимал тридцать лет. Возвращение к изученным трактатам в определенной мере сыграло роль первичной редактуры Вавилонского Талмуда. В нем самом она называется первым повторением. Через тридцать лет после первого, рав Аши предпринял второе повторение Талмуда. Тут и там в Талмуде упоминаются различия между первой и второй версиями, отмечаются уточнения и изменения, внесенные в Талмуд при повторном изучении(Сказал Равина - В первой версии рава Аши сказано купил, а во второй версии рава Аши сказано: поделят. Смотри также комментарий Раши к этому месту. Раши основывает все, сказанное нами выше, на респонсах рава ГайТаона. (Бава Батра, 137Б))*. Два учебных исследовательских цикла, последовавшие один за другим, заложили (неважно, письменно или устно) структуру Вавилонского Талмуда.
Решающими факторами в создании Вавилонского Талмуда послужили выдающиеся способности рава Аши в сочетании с безграничным авторитетом, которым он пользовался у современников. Однако к двум этим факторам необходимо прибавить третий, также немаловажный: долголетие главы Сурской академии. Рав Аши дожил до глубокой старости. Шестьдесят лет, проведенные на посту руководителя йешивы, позволили ему завершить дело, начатое еще в юности.
Сложность редактирования Талмуда отчасти объясняется особенностью его строения. Темы, обсуждаемые в талмудических трактатах, привязаны к соответствующим параграфам Мишны. Однако рассуждения мудрецов Талмуда выходят далеко за рамки мишнаитского текста. Они больше напоминают дерево со множеством ветвей, чем стройную логическую систему. Направление дискуссий часто задается свободной ассоциативной связью, дискуссии легко переходят одна в другую. Таков уникальный жанр Талмуда, жанр, напоминающий, несмотря на тысячу больших и малых различий, произведение авангардистской литературы с его потоком сознания и ассоциативным сцеплением фраз.
Порой избранная для обсуждения тема скрывает в себе другую, требующую разъяснений. А когда разъяснения даны, выясняется, что за ними скрывается еще одна проблема, которую также невозможно обойти. Талмудическая дискуссия все дальше отклоняется от исходной точки. Она течет, переходя от вопроса к вопросу, чтобы затем вновь вернуться в главное русло, иногда через несколько строк, иногда - страниц. По этой причине ѓалахические постановления часто содержатся в трактатах, посвященных весьма отдаленной теме. Так, законы траура попадают в трактат Моэд Катан, где говорится о работах, разрешенных и запрещенных в полупраздничные дни. Законы Хануки помещены в трактате Шабат, где речь идет о субботе, а правила наложения тфилин - в трактате Мнахот, посвященном храмовым приношениям. Правда, подобное расположение нельзя назвать совершенно произвольным - определенная тематическая связь все же прослеживается. Но она скорее ассоциативная, нежели логическая.
Уникальность талмудического жанра легко увидеть, сравнив его с другой книгой, содержащей строго упорядоченное изложение Ѓалахи - Яд Хазака Маймонида. В отличие от Талмуда, этот ѓалахический кодекс тщательно систематизирован. Он состоит из разделов, посвященных определенным темам, внутри которых в строгом логическом порядке расположены соответствующие законы. Однако причина талмудической чересполосицы заключается отнюдь не в редакторской неряшливости. Сплетение вопросов и тем, обсуждаемых в Талмуде, далеко не случайно. Оно отражает концепцию составителя, рава Аши, его взгляд на то, в какой форме Устная Тора должна передаваться из поколения в поколение.
На первый взгляд, Талмуд подводит итог всей Ѓалахе, содержащейся в Устной Торе. Однако из талмудических дискуссий со всей очевидностью напрашивается вывод, что выработка ѓалахического законодательства никак не была единственной целью мудрецов. Талмуд приводит мнения, послужившие основанием для той или иной Ѓалахи, однако он никогда не ограничивается этим. Другие мнения, не получившие статуса закона, также представлены на его страницах. Это не позволяет Талмуду превратиться в собрание готовых выводов, в рупор безапелляционной ѓалахической истины. Огромной ценностью обладают дискуссии, предшествовавшие принятию решения. Талмуд сохранил для грядущих поколений стихию живой, деятельной мысли, направленной на постижение Торы. Рав Аши не задавался целью создать всеобъемлющий ѓалахический кодекс, включающий установленный набор тем и законодательных актов. Он стремился запечатлеть могучую стихию талмудической мысли в ее динамике, и добился своего. Вечно изменяющаяся творческая мысль, обращенная к Торе, продолжает свое течение на страницах завершенной полтора тысячелетия назад книги. Рав Аши не напоминает инженера, возводящего заранее спроектированный объект. Скорее он подобен художнику, пытающемуся вдохнуть жизнь в создаваемое произведение. Талмуд действительно подобен произведению искусства. Его авторам удалось добиться, казалось бы, невозможного. Рав Аши сохранил эластичную подвижность Устной Торы, ее дух, вопросы, не находящие ответа, вечную проблематичность поиска и решений. Он заключил живое, волнующееся море Устной Торы в неизменные берега Талмуда.
Для того, чтобы произведение не выглядело сборником случайных бесед, раву Аши пришлось поработать над формулировками и подвести итоги. Однако результатом его труда стали не категоричные ѓалахические постановления, не истина в последней инстанции, а история идей, отражавшая живой процесс творческого поиска. Так были подытожены важнейшие талмудические дискуссии, развернувшиеся на протяжении трех с лишним столетий. Рав Аши резюмировал не только пути разрешения ѓалахических проблем, актуальных для его современников. Он включил в круг обсуждения вопросы, занимавшие предшествующие поколения мудрецов. Не раз и не два рав Аши выстраивал целую систему посылок, которая так и не находила разрешения, ибо в его глазах первостепенной важностью обладало не решение проблемы, а сам поиск, вопрос, а порой даже ошибка. Раву Аши очень важно было запечатлеть динамику, приведшую к ѓалахическому выводу, не позабыв проблемы и затруднения, преодоленные на этом пути.
Вторая задача, стоявшая перед равом Аши, заключалась в том, чтобы с максимальной точностью воспроизвести содержание множества преданий, высказываний и обсуждений, вошедших в Талмуд. Требовалось проделать кропотливую редакторскую работу, уточнив порядок слов и фраз в тексте, определив последовательность приводимых имен, вникнув во многие нюансы, влияющие на выработку ѓалахического законодательства.
Таким образом, трудность заключалась не только в сохранении внутри застывшей формы Талмуда живой динамики Устной Торы. Необходимо было также обеспечить этой подвижной, эластичной стихии известную меру точности. Следовало позаботиться о том, чтобы обсуждения, вопросы и ответы, на первый взгляд, не ведущие никуда, получили осмысление, которое позволило бы сделать из них выводы и в дальнейшем воспользоваться этими выводами. Кажущаяся небрежность Талмуда на деле явилась плодом огромных усилий педантичного редактора. В результате этих усилий Талмуд, сохранив свободу и естественность устной традиции, сумел донести до нас точный смысл высказываний и споров мудрецов древности.