Вайеце Рассказывает: Рав Исроэль Зельман
В начале этой главы находится, пожалуй, самый мистический, самый невероятный комментарий великого рабейну Шломо Ицхаки во всей Торе. После того, как написано, что праотец Яаков "вышел из Беер-шевы и пошёл в Харан", начинается знаменитый отрывок о гигантской лестнице, которая праотцу приснилась. Причём, в начале этого отрывка написано, что Яаков (буквально) "встретился с местом" своего будущего ночлега ("вайифга ба-маком). Тут то Раши и заявляет нечто из ряда вон выходящее: сначала праотец дошёл до пункта назначения, до Харана (правильный перевод пятого слова главы - "и дошёл", а не "и пошёл"), и уже там "спохватился": не пропустил ли я по дороге то место, где молились мои отцы? И : поспешил обратно в святую землю, в сторону Храмовой Горы. Однако, Яакову не пришлось преодолевать слишком большое расстояние: добравшись на обратном пути до города Бейт-Эль, праотец : столкнулся с горой Мория (точно по прямому, дословному переводу - встретился с местом), то есть, по сильному выражению Раши, "Храм (Бейт а-Микдаш) вышёл к нему навстречу". Примерно на середине расстояния между границей святой земли и настоящим ("прозаическим", реальным Йерушалаимом), в Бейт-Эле, шедшие навстречу друг другу великий праведник и Храмовая Гора встретились. За последние девятьсот лет, приведённое поразительное объяснение рабейну Шломо Ицхаки вызывало, по правде говоря, чаще удивление, чем понимание. Замечательный пример - реакция раби Моше бен Нахмана (Рамбана), который, несмотря на своё глубокое знание мистической части нашей Традиции, определил этот комментарий Раши как "избыточный" и "полностью опроверг" его. Попытаемся (вместе с Сатмарским Ребе) хотя бы немного разобраться в аномальных явлениях, описанных величайшим толкователем Святой Торы. Основой всего дальнейшего расследования станет упоминание в тексте Торы второго, "старого" названия города Бейт-Эль: сначала он, видите ли, назывался Луз. Не вполне понятная "историческая подробность": это что - просто "для общего развития" информация? Оказывается, именно со "старым" названием места встречи святого человека со святым местом связан отрывок из Мидраша, не многим менее удивительный, чем выше приведённое пояснение Раши. В конце шестьдесят девятой главы Брейшит Раба (аналогичное место - в талмудическом трактате Сота) добавляется ещё несколько штрихов к историческому портрету города: "Это - Луз, куда поднялся Санхерив, и не смог изгнать его жителей; куда поднялся Набукаднецар, и не смог разрушить его. Это - Луз, над которым от века не властвует Ангел Смерти (в талмудической версии сформулировано ещё сильнее: нет у Ангела Смерти права заходить туда): там людей, когда они очень старые, выносят за стены города, и они умирают. Раби Аха говорит: потому он называется "луз" (что в переводе означает "миндаль"), что заповеди и добрые дела у всякого живущего там цветут, как миндаль. А мудрецы говорят - потому, что так же, как у миндаля нет "входа" (то есть, он не имеет отверстий для проникновения внутрь), так не всякий человек может устоять у ворот этого города". В книге объяснений мидраша "Йифас тоар" обнаруживаем вполне понятное удивление: "если в мире есть место, над которым не властен Ангел Смерти, почему все не бросились туда жить, почему сегодня мы не слышим ничего об этой замечательной местности?" В другой книге ("Незер а-Кодеш") "приоткрывается" тайна приведённого мидраша: он связан напрямую с отрывком Талмуда (трактат Санэдрин, лист 97). Там тоже рассказывается о необычном городе - он называется Кушта (что в переводе с арамейского означает "Правда"), и в нём, как рассказывает Талмуд, могли жить только те, кто во всём и всегда придерживались правды. "Незер а-Кодеш" разъясняет, что Луз и Кушта, Город Бессмертия и Город Правды - одно и то же место, которое "открывается", показывается только идеально "прямым", праведным людям. Праотец Яаков, чьё "качество" - эмет (истина), разглядел это замечательное место и сказал (именно о нём, о городе Луз, а не о Храмовой Горе, как принято понимать): "Как страшно это место, а я не знал!" То есть, не предполагал, что в мире лжи существует где-то крошечный оазис правды. И далее: "Это - не что иное как Дом Б-жий" - тоже сказано не о более важном, чем Луз, более святом месте Храма. Ведь Гора Мориа открыта для всякого взгляда, любой идолопоклонник, злодей, любой житель мира лжи может специально или случайно забрести туда, где находилась, например, Святая Святых. И только Город Правды - это (даже в самые тёмные времена изгнания и сокрытия Высочайшего Лица) настоящий Дом Б-жий, ибо, как сказано у пророка, "говорящий лживое не пребудет напротив Глаз Моих". (Тут Сатмарский Ребе вспоминает об одном очень интересном правиле еврейского судопроизводства: людей, чьё дело разбирается, при обсуждении проблемы выводят из зала. Ведь скорее всего, один из них - лжец, и его присутствие мешает необходимому для справедливого суда Присутствию Вс-вышнего среди судей - не больше, не меньше). Единственная местность, в которой Творец пребывает без неприятных, несоответствующих Высшей Святости обстоятельств - это Луз (или Бейт-Эль, что в переводе означает "Дом Б-га"). Именно в этом городе сходятся (в объяснении Раши) праведник и Храмовая Гора. Сразу в нескольких святых книгах ("Цемах Ашем ли-Цви", "Арвей Нохаль", наконец, в объяснениях того же Раши к четвёртой главе пророка Йирмияу) проводится мысль о крайней "прихотливости", даже "капризности" Святости земли Израиля. Если её населяют, упаси Б-же, идолопоклонники и злодеи, то Кдушат Аарец (вся великая духовная сила Святой Земли), подобно гигантской скатерти, наложенной на самую обыкновенную почву, складывается чуть ли не до "карманного размера" и пережидает где-нибудь тяжёлые времена. Особую "непоседливость" проявляет в этом отношении, конечно же, наиболее высокая Святость Йерушалаима и, в частности, Храмовой Горы. Так вот смотришь на дорогие сердцу пейзажи и никогда не знаешь, что находится перед твоим взором: то ли величайшие святыни еврейского народа, то ли бледные тени от святынь - просто небольшой городок и небольшая горка, упаси Г-споди. Закрытый для "всяких там" город Луз - наилучшее убежище для изгнанной злодеями с обычного места Святости Йерусалимского Храма. Исходя из выше изложенного, кажется, что Гора Мориа (в те далёкие времена всеобщего злодейства и идолопоклонства) постоянно, чуть ли не на каждые "весёлые выходные" тамошних аборигенов "убегала" в Луз, и то, что Яаков столкнулся с ней именно в Убежище Правды и Бессмертия, не удивительно. В этом месте наш экскурсовод, рав Йоэль, пускается в крайне любопытные рассуждения о нравах и обычаях жителей удивительного города: и вправду, какие они - лузяне? Согласно самой сути города и его обычаев, гражданами Луза могут являться, прежде всего, люди, которые пожертвовали многим ради истины.Рассказывая об одном из таких людей (очень известном), рав Йоэль начинает с ещё одной примечательной цитаты из мидраша, приведённой в объяснениях Раши к главе Итро). Сначала Моше гордился своим тестем, как сказано: "И пошёл Моше, и вернулся к Етеру, тестю его". Теперь же, тесть его гордился им и говорил: "Я - тесть Моше!". И почти всё бы было просто и понятно, если бы не странное заявление о гордости Моше: в бытность будущего вождя еврейского народа в Мидьяне, разжалованный, опальный священник (он же по совместительству - тесть Моше), по идее, никак не мог быть поводом для "гордости своих родственников" - в отверженного "не плевал только ленивый". Однако, как раз в том и заключается прославление Итро и огромная гордость за него, которую испытывал выдающийся зять, что бывший священник отказался от идолопоклонства обдуманно, открыто и принял с готовностью все постоянные оскорбления и преследования окружающих дикарей. Нет большей славы и величия, чем быть презренным и гонимым за истину. Но даже раньше, чем Итро, "почётным гражданином" Луза становится праотец Яаков. Двадцать лет Лаван втаптывал в грязь принесённые из Святой Земли идеалы, и сыновья злодея вынуждены были с бессильной ненавистью признать (в знаменитых словах Торы, которые рав Йоэль объясняет совершенно по новому): "Из всего, что у отца нашего он (т.е. Яаков) сделал весь этот почёт", из всех стараний Лавана унизить, по выражению Пасхальной Агады, "выкорчевать" представления нашего праотца, Яаков "сделал" для себя только почёт и большое уважение, ведь какая это заслуга и удача - преследоваться за правду.